Свое знаменитое " Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года" Александр Пушкин начинает с интригующего сюжета: "...Из Москвы поехал я на Калугу, Белев и Орел, и сделал таким образом 200 верст лишних; зато увидел Ермолова". Именно с этого момента, как правило, пушкинисты начинают описание поездки поэта на Кавказ в действующую армию на русско-турецкий фронт.

Побег или спецзадание?

Еще с апреля месяца 1828 года в Санкт-Петербурге стали циркулировать слухи о предстоящей поездке Александра Пушкина на Кавказ. Причем, " утечка" информации исходила из Третьего отделения. 7 мая 1828 года Петр Вяземский сообщает жене: "Пушкин едет на Кавказ и далее, если удастся". Слова "далее, если удастся" послужили основанием для Юрия Тынянова высказать предположение, что Александр Пушкин предпринимал попытку к бегству за границу, куда его не выпускали.

5-го марта 1829 года на стол шефу Третьего отделения Бенкендорфу легла записка: "Пушкин выехал отсюда по подорожной, выданной из Военно-губернаторской канцелярии на основании свидетельства частного пристава Моллера". В этой записке указывается направление поездки - Кавказ. Но при ближайшем рассмотрении ситуации выясняются любопытные обстоятельства. Во-первых, Александр Пушкин почему-то отправился 1 мая 1829 года из Москвы на Кавказ не по старинному, известному еще со времен Петра Великого Тифлисскому тракту - Москва-Богородицк-Ефремов-Елец-Задонск-Воронеж-Ставрополь, а на Курск и Харьков. Шла русско-турецкая война 1828-1829-х годов и по этому тракту двигались войска как на Кавказ, так и на Балканы. Если поездка Пушкина, как считают исследователи, носила нелегальный характер и за ним "во исполнение высочайшего повеления" был учрежден тайный полицейский надзор, то избранный им маршрут являлся самым рискованным. Через Калугу и Орел шли срочные военные донесения в Петербург и обратно с театров военных действий. По воспоминаниям офицеров русской армии 30-х годов, станционный смотритель, заслышав издали звон двух колокольчиков, обязан был мигом подать уже готовую тройку, оставалось только "перевалить вещи и опять лететь птицей в пространство".

Во-вторых, вызывает вопросы и момент выезда Александра Пушкина из Москвы. Дело было в том, что, как сообщали " Московские ведомости", с конца апреля 1829 года чуть и не до середины мая почтовый тракт Москва-Тифлис был закрыт "из-за разлива рек в России". Тем не менее, это не остановило поэта. Он спешил. В этой связи выдвинута оригинальная версия о том, что Пушкин стремился прежде всего попасть в Белев именно 4 мая, где три года назад, 4 мая 1826 проездом из Таганрога скончалась русская императрица Елизавета Алексеевна, супруга императора Александра Первого. Мол, поэт якобы еще с лицейских времен был влюблен в императрицу. Поэтому проявлял интерес к загадочным обстоятельствами ее смерти в этом глухом российском городке.

Эта история, конечно, заслуживает увлекательного исторического романа, но в Белеве поэт не задержался надолго. Он быстро добирается до Орла, где встречается с генералом Алексеем Ермоловым. "Он живет в Орле, близ коего находится его деревня... Ермолов принял меня с обыкновенной своей любезностию", - так описывает поэт свою встречу с прославленным генералом. В то же время Пушкин завершает описание этой сцены многозначительными словами: " О правительстве и политике не было ни слова".

Тем не менее, фактом является то, что после встречи с Ермоловым поэт меняет маршрут: "Мне предстоял путь через Курск и Харьков; но я своротил на прямую тифлисскую дорогу". Модальность этого предложения предполагает наличие первоначального плана - поездка на Украину. И только под давлением не совсем выясненных обстоятельств, Пушкин сворачивает на Тифлисский тракт. "До Ельца дороги ужасны. Несколько раз коляска моя вязла в грязи, достойной грязи одесской", - пишет он в "Путешествии". В чем же дело?

Неожиданный визитер

В феврале 1829 года в Петербург, прослышав о возвращении императора Николая Первого из действующей армии, приехал прославленный генерал, герой Отечественной войны 1812, член Государственного Совета генерал Николай Николаевич Раевский. Выйдя в отставку, как пишет Денис Давыдов, Раевский жил в своем поместье в Киевской губернии Чигиринского уезда, "не создавая вокруг себя и своего имени шума". Понятно - почему. Генерал слыл вольнодумцем, знал о существовании тайных обществ, общался с многими из тех, кто выступил в декабре 1825 года на Сенатской площади. Имя генерала Николая Раевского, как и уволенного от командования на Кавказе генерала Ермолова, фигурировало в секретных документах Следственной комиссии. К тому же Николай Раевский пережил арест своих сыновей, которые были освобождены, обвинения, предъявленные зятю С.Г. Волконскому и решение дочери ехать к ссыльному мужу в Сибирь.

А тут последовал еще один удар. М.Г. Воронцов - новороссийский и бессарабский губернатор- довел до сведения императора Николая Первого, что младший сын генерала - Александр - якобы стал осуждать начавшуюся русско-турецкую войну и критикует действия правительства. Николай Первый велел выслать Александра Раевского из Одессы в его имение на Полтаву. Однако отец считал, что "несчастная страсть сына к графине Воронцовой вовлекла его в поступки неблагоразумные", и надеялся убедить царя, "что хотя любовные безумства неприличны, но извинительны, а политические обвинения графа Воронцова, предъявленные сыну, - донос и клевета".

Именно при таких обстоятельствах в феврале 1829 года и состоялась встреча в Петербурге генерала Николая Раевского с Александром Пушкиным, у которого был свой счет к графу М.Г. Воронцову. Губернатор также выслал поэта под предлогом любовного флирта со своей женой все той же Елизаветой Ксаверьевной, урождённой графиней Браницкой.

Тайна семьи Браницких

Елизавета Вороцова-Браницкая считалась не только одной из самых очаровательных, но и опытных в амурных делах женщин своего времени. В рукописях Пушкина сохранилось более 30 рисунков с ее изображением, ей было посвящено немало стихов. Считается, что Воронцова-Браницкая является одним из прототипов Татьяны в его романе "Евгений Онегин". Однако есть серьезные основания предполагать, что роль Браницкой при муже- губернаторе была "многофункциональной". Роману Пушкина с Елизаветой Ксаверьевной была сразу придана широкая публичная огласка, что скомпрометировало поэта. В ответ он избрал губернатора объектом многочисленных едких эпиграмм: "Сказали раз царю, что наконец...", "Полу-милорд, полу-купец...". Эти эпиграммы тоже быстро приобретали общероссийскую известность. Однако нити этой интриги до сих пор остаются таинственными. И вот почему.

Фактически руками Елизаветы Ксаверьевны была уничтожена резидентура русской разведки на юге России, которую возглавлял подполковник Иван Петрович Липранди, и в " круг" которого входил и Александр Пушкин. Историку Натану Эйдельману удалось документально проследить характер и направления отношений поэта с Липранди, который считался одним лучшим в России знатоков Молдавии, подвластных тогда Турции славянских государств, а также самой Турции. "Он кругом имел своих собственных агентов, знал через них обо всем, - пишет Натан Эйдельман.- Заводил важные знакомства и связи среди знатных и влиятельных людей в подчиненных султану областях, получал специальные кредиты от своего начальства и подкупал начальство турецкое".

После получения известия о своей высылке с юга Пушкин приезжал в Белую Церковь попрощаться с Воронцовой-Браницкой. Но позже поэт стал кое в чем подозревать Елизавету Ксаверьевну, настойчиво пытался получить доступ к доносу графа Воронцова, узнать, какие конкретно подозрения " политического характера" выдвинул против него губернатор. "Будучи в продолжение более трех лет гоним сильным начальником, я нынешний год ездил в Петербург, дабы узнать сам лично тому причины, но во всем получил отказ,- напишет поэт позже в своем письме. - Не предвидя ничего в будущем и не будучи в состоянии переносить более унижения, при том расстроенном положении дел моих, болезни и претерпенные мною потери я подал в отставку". Это означало уход с государственной службы. Что же касается судьбы Липранди, то он в январе 1826 года был арестован, доставлен в Петербург, Но 19 февраля 1826 года его освободили с так называемым оправдательным аттестатом. Липранди тоже пытался распутать нити интриги. Сопоставление фактов и некоторых обстоятельств выводило его на агентурную сеть, которая, видимо, была создана на юге англоманом- губернатором М.Г. Воронцовым. В Белой Церкви - родовом гнезде Воронцовой-Браницкой - располагались воинские части, во время инспекции готовилось покушение на императора Александра Первого. В имении Браницких собирались декабристы, там бывали Муравьев-Апостол, Пестель, Волконский. Накануне восстания Черниговского полка многие декабристы присутствовали на балу у Браницких. Более того, существующие исторические документы позволяют утверждать, что Елизавета Ксаверьевна была в курсе планов декабристов, которые в случае победы намеревались "распустить" Российскую империю, признать независимость Польши и Финляндии. А на остальной территории империи создать 14 "республик": Ботническая (столица Санкт-Петербург), Балтийская (Великий Новгород), Заволжская (Ярославль), Западная (Вильно), Днепровская (Смоленск), Бужская (Киев), Черноморская (Одесса), Окинская (Москва), Украинская (Харьков), Низовская (Саратов), Камская (Казань), Кавказская (Тифлис), Обийская (Тобольск), Ленская (Иркутск). Во главе "Черноморской республики", которая должна была бы тяготеть к Польше, мог оказаться губернатор граф М.Г. Воронцов. Когда же восстание декабристов было подавлено, семья Браницких выделила 100 пудов железа на кандалы для мятежников...

И вот в положении Александра Пушкина оказался младший сын генерала Николая Раевского - Александр. Правда, историк П.К. Губер пытается "закольцевать" отношения между этими двумя личностями только на дон-жуановском списке: после Пушкина место фаворита в окружении Елизаветы Ксаверьевны действительно занял Александр Раевский. Но все было гораздо сложнее, поскольку, судя по всему, Александр Раевский оказался близок к разгадке "тайны" Браницких. Не случайно после 14 декабря 1825 года он тоже был арестован, но его быстро освободили "с извинениями". Раевский был награжден званием камергера и воротился в Одессу. Однако после этого Воронцова- Браницкая стала избегать контактов с Александром Раевским. Сохранились мемуарные рассказы о том, что как-то на улице Раевский с хлыстом в руках, остановил на улице экипаж графини и крикнул ей: "Заботьтесь хорошенько о наших детях" или по другой версии - "о нашей дочери".

Но это были только слухи, поскольку сохранился письменный комментарий самого Раевского об этом событии: "Мне весьма прискорбно, что граф Воронцов вмешивает полицию в семейственные свои дела и через то дает им столь неприятную гласность. Я покажу более умеренности и чувства приличия, не распространяясь далее о таковом предмете".

Но и на сей раз граф Воронцов действовал испытанным способом: организовал политический донос на Раевского. Вскоре последовало высочайшее повеление о немедленной высылке Раевского в Полтаву, к отцу "за разговоры против правительства и военных действий". Но таким образом Воронцовы - Браницкие допустили все же ошибку стратегического значения.

Миссия генерала Раевского

Попасть на прием в императора даже члену Государственного Совета, каковым числился до своей смерти Николай Раевский, было непросто. Целый месяц он ждал аудиенции у царя. Какие-то силы в ближайшем окружении императора опасались диалога тет-а -тет генерала с Николаем Первым. Когда было получено согласие на аудиенцию, то Раевскому был категорически запрещено говорить с императором о сыне Александре, равно как и о Волконском с женою, да и вообще о политике.

Вот почему у него возник план довести до сведения императора информацию " самого конфиденциального свойства", которой располагал сын Александр. Кстати, на это намекает в письме к брату в Тифлис Екатерина Николаевна Орлова 28 апреля 1829-го года: "Пушкин, который увидит брата А. и который только что приехал из Петербурга в Москву, вероятно, расскажет тебе все то, что ты захочешь узнать".

Есть еще один документ - письмо самого генерала Николая Раевского сыну на Кавказ: "Я возвращаюсь из Петербурга, мой друг Николушка, и письмо сие в третий раз начинаю писать тебе. Пушкин хотел из Петербурга к тебе ехать, потом из Москвы.. Брат Александр дурачествами навлек себе и нам огорчений, которые как только дурачествами не заслуживали бы случившихся последствий. Я ездил в Петербург, чтоб представить истину, и хотя был принят с благоволением, но мне сказано было, чтоб я о сем не говорил ни слова государю, ни от него о мнимых неприличных разговорах, о коих я писал тебе, следственно все состоит в его истории с Воронцовой. И так, прожив больным в Петербурге месяц, я представился и откланялся, и через два дня уехал".

Таинственные намеки, содержавшиеся в письмах самого генерала Раевского и его родственников, указывают на нечто большее, связанное с историей Александра, нежели "роман" с Воронцовой. Судя по всему, прославленный генерал в беседах с Пушкиным со ссылкой на рассказы сына, высказал подозрения, что против императора " что- то на юге готовится".

Было известно, что после майской 1829 года коронации Николая Первого в Варшаве на Украине намечено провести военные маневры, на которых впервые должны были принять участия части польской армии, которые сражались под знаменами Наполеона против России. В случае устранения во время маневров от власти Николая Первого, власть могла была быть передана Константину Павловичу, которого готовились провозгласить королем Польши. То есть, так мог быть осуществлен, но и ином виде сценарий действий декабристов.

Предполагать такой ход событий были все основания, так как к границам Российской империи уже подступал огромный вал революционных потрясений. Варшава жила по конституции, дарованной ей Александром Павловичем еще в 1815 году. Поляки имели хартию, сейм, польскую армию, особые финансовые преимущества, свое управление, свой язык, свои учебные заведения, свою администрацию сверху донизу. Но поляки были недовольны тем, что император Николай Первый не только отказывался даровать им конституцию с более широкими полномочиями, но намеревался даже послать польский корпус против Турции. Положение усугублялось еще и тем обстоятельством, что таинственность, связанная со смертью Александра Первого, появление первых слухов о его "перевоплощении" в Федора Кузьмича, били по авторитету правящего монарха. Вызывала подозрение и настойчивость, с которой граф М.Г. Воронцов добивался назначения одного из потомков Браницких Ксаверия, служившего в Ахтырском полку, адъютантом царя. Забегая вперед, отметим, что после событий 1830 года император Николай Первый "заочно" приговорил Ксаверия к каторге и конфисковал его имения. Однако Ксаверия Браницкого успели предупредить из Петербурга. Он заложил перед отъездом большую часть своего имущества и вывез во Францию крупные средства.

Таким образом, возможность визита Пушкина к Александру Раевскому в Полтаву выглядит правдоподобно. Он должен был получить свидетельства о заговоре из первых уст. Контуры такого плана можно найти у самого поэта, который вскоре после встречи в Петербурге с генералом Николаем Раевским сделал стихотворную приписку в письме А.П. Керн к сестре Елизавете Полторацкой: "Когда помилует нас бог, когда не буду я повешен, то буду я у ваших ног в тени украинских черешен".

Но, судя по всему, генерал Алексей Ермолов, которого Пушкин посвятил в происходящее, отсоветовал поэту ехать на Украину, дабы своим появлением не вызвать подозрений у Воронцовой-Браницкой, а сам взял на себя роль информатора Николая Первого.

Так оно и случилось. После коронации в Варшаве в мае 1829 года император сначала выехал в Берлин и только поздней осенью провел в Елисаветграде, в 40 верстах от Болтышки, где жил генерал Николай Раевский, малые военные маневры, но без участия польских частей. Когда окрыленный надеждами генерал вновь приехал просить императора облегчить участь его дочери в Сибири в знак благодарности на оказанную "услугу", то император все " заслуги" усматривал все же в действиях генерала Ермолова, а не Раевского. Не случайно вскоре после подавления польского восстания 1830 года Ермолова ввели в члены Госсовета. Однако генерал так и ни разу не посетил его заседания, поскольку ему было известно, что осень 1829 года " старик Раевский скончался в своем имении от горя".

..И дальше на Кавказ

В ранней редакции " Путешествия в Арзрум" Александр Пушкин следующим образом описал причины своего путешествия на Кавказ: " В 1829 году отправился я на Кавказские воды. В таком близком расстоянии от Тифлиса мне захотелось туда съездить для свидания с братом и некоторыми из моих приятелей. Приехав в Тифлис, я уже никого из них не нашел. Армия выступила в поход. Желание видеть войну и сторону мало известную побудило меня просить у е. с. графа Паскевича-Эриванского позволения приехать в Армию".

Однако в объяснительном письме в ноябре 1829 года шефу Третьего Отделения Бенкендорфу поэт дает совершенно иную интерпретацию причин поездки на Кавказ: "С глубочайшим прискорбием я только что узнал, что его величество недоволен моим путешествием в Арзрум. Снисходительная и просвещенная доброта вашего превосходительства и участие, которое вы всегда изволили мне оказывать, внушает мне смелость вновь обратиться к вам и объясниться откровенно. По прибытии на Кавказ, я не мог устоять против желания повидаться с братом, который служит в Нижегородском драгунском полку и с которым я был разлучен в течение 5 лет. Я подумал, что имею право съездить в Тифлис. Приехав, я уже не застал там армии. Я написал Николаю Раевскому, другу детства, с просьбой выхлопотать для меня разрешение на приезд в лагерь.... Я понимаю теперь, насколько положение мое было ложно, а поведение опрометчиво; но, по крайней мере, здесь нет ничего, кроме опрометчивости. Мне была бы невыносима мысль, что моему поступку могут приписать иные побуждения. Я бы предпочел подвергнуться самой суровой немилости, чем прослыть неблагодарным в глазах того, кому я всем обязан, кому готов пожертвовать жизнью, и это не пустые слова". Действительно, как мы видим, это были не пустые слова великого русского поэта.