Сергей Дмитриевич Сазонов

17 декабря 1912 г. в Лондоне начались переговоры, на которых турецкая делегация первоначально настаивала на сохранении удерживаемых еще ее армией городов, очевидно, рассчитывая на поддержку извне. Ситуацию могла резко изменить и европейская война, опасность начала которой была в эти дни достаточно велика.

Вена уже с самого начала военных действий на Балканах приступила к действиям по подготовке возможной мобилизации. 7 декабря началась мобилизация двух корпусов, расположенных в Боснии и Герцеговине и ландвера в Далмации. Численность австро-венгерской армии достигла 550 тыс. чел. С 8 по 18 декабря 1912 г. Австро-Венгрия и Россия вплотную подошли к границе, за которой события могли принять неуправляемый характер. В это время в Петербурге решали, не стоит ли ответить на усиление австро-венгерской армии в Галиции частичной мобилизацией в Варшавском, Киевском и Одесском Военных округах. В конечном итоге от этой меры в Петербурге решили отказаться. К середине января 1913 г., по данным русского Генерального штаба, в 12 из 16 австрийских армейских корпусов штаты были уже доведены военного уровня. В ответ на австрийские вооружения Петербург 11(24) декабря вынужден был задержать увольнение в запас нижних чинов очередного срока службы в европейских военных округах и на Кавказе после 1(14) января 1913 г.(по закону увольнение в запас проходило до 31 декабря старого стиля). В боевую готовность были приведены австрийский и русский Черноморский флоты.

Сазонов пытался ограничить воинственные настроения Белграда и Софии и одновременно удержать Австро-Венгрию и Германию. Сдерживая союзников заверениями в неготовности России к войне, в случае вмешательства Вены, он заявлял европейским дипломатам: «Россия не позволит унизить себя во второй раз. Это будет означать войну.» Вена в любом случае не хотела допустить выхода Сербии или Черногории к побережью Адриатического моря, и в этом вопросе она получила полную поддержку Германии и Италии, а также встретила значительное понимание со стороны Франции и Великобритании. Правда, готовность Вены довести дело до войны не поддерживалась никем. Что касается России, то, по мнению ее дипломатов, лозунг войны за контроль сербами порта на Адриатике не мог быть популярным, во-всяком случае, настолько, чтобы с ним считалось правительство, стремившееся к мирному разрешению конфликта.

«Сэр Эдуард Грэй сказал, — докладывал 4 декабря 1912 г. в Берлин германский посол в Англии князь Карл Макс фон Лихновский, — что он более всего он хотел бы исключить повторение ситуации, которая возникла в 1909 г. Он убежден — и эти слова он повторил дважды — особо выделив их — что Россия во второй раз не даст сигнал к отступлению, но скорее всего возьмется за оружие. Поэтому особо важно, чтобы вопрос сербского порта не стал настолько острым, чтобы одна из двух задействованных Великих Держав была бы вынуждена отступить.» Грэй не скрывал своих опасений, что конфликт на Балканах разовьется до европейского уровня, и предупреждал, что Англия не допустит нового разгрома Франции. Предупреждения подействовали, в 1912 г. Германия не была готова к войне. В последний момент Франц-Иосиф отменил подготовку к вторжению в Сербию, а та отказалась от своих планов обретения торгового порта. С огромным трудом русской дипломатии удалось воздействовать и на черногорского короля Николая, который на свой страх и риск готов был продолжать военные действия из-за порта Скутари на Адриатике.

22 января 1913 г. согласились на уступки и турки. Граница Турции должна была пройти по линии Энос-Мидия, и, следовательно, в Европе Оттоманской империи оставался только Константинополь и узкая полоса территории вокруг него. Известие об этом немедленно повлекло за собой изменения в правительстве Турции. Центральный комитет младотурок принял решение об организации нового государственного переворота. 23 января 1913 г. в Константинополе руководство «Единения и Прогресса» в лице Энвера, Наджи и Талаата организовало т.н. «рейд на Высокую Порту». Группа около 60 человек (в основном офицеров) ворвалась в здание, где заседало правительство, и свергло его. В ходе переворота был убит военный министр Назим-паша и отправлен в отставку великий визирь Кямиль-паша, остальные члены правительства арестованы. Правительство, костяк которого составили турецкие германофилы, возглавил новый великий визирь мушир Махмуд-Шевкет-паша — сторонник продолжения войны до победного конца.

Все стороны использовали перемирие для усиления своих армий и каждая считала возможным реализовать реальные или кажущиеся преимущества, созданные передышкой, и 3 февраля 1913 г. возобновились военные действия. Практически одновременно с этим был преодолен русско-австрийский «мобилизационный кризис». Вена и Петербург приступили к постепенному сокращению численности своих армий до обычного уровня мирного времени. Турецкая армия на Чаталдже была увеличена за счет подкреплений из Малой Азии до 5030 офицеров, 162 060 солдат, 357 орудий и 85 пулеметов. Понимая бесперспективность лобовой атаки Чаталджи, болгарское командование отвело свои войска на 15−20 километров назад, выведя их из простреливаемой турецкой артиллерией равнины на высоты, заняв удобные позиции для обороны. Основные усилия болгарской армии теперь были нацелены на Адрианополь. 6 марта, после третьего штурма, греки овладели Яниной, 28-тысячная турецкая группировка прекратила свое существование, в плен попало 8600 чел. 24 марта болгары начали штурм Адрианополя и 26 марта 1913 г. крепость сдалась. Осада Адрианополя обошлась болгарской армии в 18 282 убитых, раненых и заболевших, турки потеряли убитыми около 15 000 чел., в плен попало около 60 000 солдат и офицеров.

25−31 марта, вдохновившись этим успехом, болгары предприняли новый ряд попыток прорвать Чаталджинские позиции. Эти штурмы были отбиты. Болгарская армия была истощена, а союзники не горели желанием оказать ей помощь для решения собственно болгарских задач. Что касается России, то официальный Петербург по-прежнему рассматривал возможное вхождение болгарских войск в турецкую столицу как угрозу. В этом случае Сазонов предусматривал возможность отправки Черноморского флота к Константинополю. 16(29) марта 1913 г. он испросил Высочайшее разрешение предоставить русскому послу в турецкой столице вызвать флот: «Вызов эскадры мог бы обусловиться как необходимостью принять меры к ограждению мирного христианского населения Константинополя во время беспорядочного отступления турецкой армии, так и желательностью, чтобы в случае вступления болгарской армии в Константинополь, в водах Босфора находилась внушительная русская сила, способная своим присутствием оказать нужное давление для предотвращения таких решений вопроса о Константинополе и проливах, кои были бы несовместимы с интересами России.» Даже эта мера была в высшей степени нежелательной. Конечно, 5 русских эскадренных броненосцев и 2 крейсера были силой, которой нечего было противопоставить ни туркам, ни грекам, ни, тем более, болгарам, однако, не поддержанные десантом, они никак не могли повлиять на ситуацию в городе.

Еще 20 октября 1912 г. Морской Генеральный штаб составил справку о состоянии Черноморского флота и положении на Проливах. В ней ближайшая задача формулировалась следующим образом: «В виду возможности наступления анархии в Константинополе и вместе с нею опасности избиения христианского населения, вероятно, придется послать туда военно-морские силы. Для охраны на берегу посольства и вообще наших интересов, конечно, надо будет сделать десант, для того же, чтобы не ослаблять судовые команды, желательно иметь для этой цели на судах некоторые части с пулеметами. Кроме того, надо быть готовым к тому, что этот первый десант окажется слишком слабым, если анархия перейдет в революцию со всеми ужасами. В этом случае другие государства, разумеется, поспешат отправлением на Босфор своих отрядов, как это имело место во время боксерского восстания. Пользуясь нашей близостью к Константинополю, нам легче всего послать нужные силы и в более значительном числе, чем другим государствам, а главное раньше других и тем приобрести первенствующее значение в дальнейших переговорах. Очень было бы важно воспользоваться малейшим предлогом и перебросить хотя небольшой отряд на европейский берег Босфора, заняв Буюк-Дере, хотя бы для того, чтобы обеспечить безопасность нашего охранного отряда в Константинополе и служить для него резервом. Оккупацию Верхнего Босфора можно было бы затянуть на очень долго и тогда легче будет там остаться навсегда. Твердое же занятие Верхнего Босфора уже наполовину разрешает наболевший вопрос о проливах».

При всей очевидной логике этих рассуждений, принять их было невозможно, хотя бы по причине отсутствия транспортных средств для быстрой перевозки значительного десанта. Кроме того, в случае вмешательства флотов великих Держав, а оно было бы неизбежно при таком развитии событий, русское преимущество на море мгновенно исчезало. Болгарская угроза турецкой столице явно грозила тяжелейшими внешнеполитическими проблемами для России. Нельзя сомневаться в правоте слов британского посла в России, утверждавшего что чувства Николая II были разделены между симпатиями к славянским государствам и желанием избежать внешнеполитических осложнений. Однако нельзя не заметить, что в области реальной политики безусловно господствовало именно второе. Когда в критический момент весенней кампании 1913 г. болгарский генерал Д.Р. Радко-Дмитриев написал своему однокурснику по Академии ген.-л. А.А. Мосолову, занимавшему пост начальника Канцелярии Министерства Императорского Двора, письмо с просьбой доложить императору его просьбу о желательности военно-морской демонстрации у Босфора или у побережья Малой Азии, что могло бы помочь переломить ход боевых действий в пользу болгар, то на эту просьбу Николай II ответил отказом. К Болгарии и к её армии император относился с сочувствием, однако это не помешало занять ему правильную позицию: «Я жалею Болгарию. Но не могу же я, для увенчания её лаврами, рисковать достоянием России — жизнью своих солдат».

В марте 1913 г. в Петербург прибыла чрезвычайная делегация Болгарии во главе с ген. Радко-Дмитриевым и председателем Народного собрания Стояном Даневым. Фердинанд Кобург сознательно отправил туда наиболее видных деятелей русофильской партии с целью предложить возможность передачи России Константинополя, естественно, предполагалось, что это произойдет после взятия города болгарами, от чего предусмотрительно отказался Сазонов. Радко был в это время чрезвычайно популярен, и как герой сражения при Люле-Бургасе, и как русофил, и как выпускник Николаевской Академии. Когда весной 1913 года он приехал в Петербург, он посетил ее 9(22) марта. Встреча была пышной, и в своей речи болгарский выпускник 1884 года отдал должное своим учителям, сказав, «…что Болгария своими успехами во многом обязана нашей академии, так как большинство офицеров Болгарского генерального штаба прошли через нее, а все они явились отлично подготовленными и прекрасно исполняли свое дело».

Русская столица бурлила славянофильскими демонстрациями. М.В. Родзянко неоднократно встречался с ним и с сопровождавшими его лицами — премьером Даневым и посланником Бобчевым. Радко просил оказать помощь болгарской армии, завязшей у Чаталджинских позиций. Турки перебрасывали по Черному морю подкрепления, болгарская делегация, апеллируя к идеям славянской солидарности, просила помочь действиями Черноморского флота. Во время заседания IV-й Думы информация о взятии болгарами Адрианополя вызвала бурную овацию. Н.В. Савич вспоминал: «Если бы пришло известие о победе русского оружия, вряд ли Дума могла проявить больше восторга, радости. Это проявление болгарофильства, опять произвело известное впечатление, особенно на болгар.» В последнем не приходится сомневаться. По словам Бобчева, «это было нечто невообразимое — чествование, с которым нас окружили представители братской России.» Примеру Государственной Думы последовала городская Дума и общественные организации. Наиболее трезво в этой обстановке прозвучали слова министра иностранных дел. Сазонов при встрече с Бобчевым сказал: «Наконец-то и Ардианополь в ваших руках! Надеюсь, что вы не будете медлить и начнете переговоры о мире. Это мой совет.» Однако далеко не все в Петербурге в эти дни сумели сохранить трезвость мысли.

Председатель Государственной Думы, во время доклада императору пытался убедить его в необходимости активной политики на балканском направлении: «Я сказал также и о внешней политике, о недовольстве всех тем, что русская дипломатия своей нерешительностью заставляет играть Россию унизительную роль. Я советовал действовать решительно. С одной стороны, двинуть войска на Эрзерум, с другой — идти на Константинополь. Я несколько раз повторял: «Ваше Величество, время еще не упущено. Надо воспользоваться всеобщим подъемом, проливы будут наши. Война будет встречена с радостью и поднимет престиж власти.» Государь упорно молчал."Что можно было сказать, когда программа развития Черноморского флота была утверждена Государственной Думой только в 1911 году? Осенью 1912 года к немедленной перевозке войск здесь можно было привлечь только два парохода Добровольческого флота — «Петербург» и «Херсон». Вместе они могли единовременно взять на борт только 5 тыс. чел. Реально рассчитывать на успех с такими силами было невозможно, и эти корабли были отпущены, так что ко времени разговора императора с Родзянко флот мог выделить только транспорт «Кронштадт», который мог взять на борт не более 750 чел. Комментарии излишни.

Столь удручающее состояние флота было закономерным следствием периода, последовавшего за русско-японской войной и революцией 1905−1907 гг. Расходы Морского министерства в 1907 г. сократились до 87,711 млн. руб., тогда как в последний предвоенный год, т. е. в 1903, оно составило 100,405 млн. руб. Это привело к сокращению внутренних ассигнований по министерству по отношению к 1903 г.: на судостроение на 16 млн. руб.(на 39%), на вооружение на 4 млн. руб.(на 42%), на устройство и содержание портов на 11 млн. руб.(на 59%), на плавание судов на 7 млн. руб.(на 51%). Это был один самых тяжелых годов в жизни русского флота — без перемен фактически осталось лишь содержание личного состава. Без программы развития флота все русское побережье Балтики было уже беззащитно, а Черного моря стало бы таким в ближайшее будущее. С планами босфорской операции пришлось бы расстаться навсегда, а на армию в этом случае выпадала огромная нагрузка по защите берегов. Программа была необходима. Однако против нее в Думе выступили октябристы. «В Государственной думе, — вспоминал адмирал И.К. Григорович, — на нас нападал Гучков, Шингарев, Бабянский, Годнев, Звегинцев, Савич, Челноков и другие. Все сводилось к тому, что пока Министерство не покончит со старым порядком, не реорганизует Ведомство на новых началах с ответственным начальником, пока не откроет все свои дефекты — ассигнования выдавать не будут. Раздавались голоса за сенатскую ревизию и т.п.»

В 1910 году Дума высказала недоверие Морскому министру вице-адмиралу С.А. Воеводскому и отказалась выделять средства на строительство флота. В январе того же года Турция в ответ на ввод в строй Черноморского флота двух русских эскадренных броненосцев — «Евстафий» и «Иоанн Златоуст» — приобрела два германских броненосца типа «Бранденбург», к которым добавились потом 4 новейших эсминца типа «Муавинет», построенные в 1909 году в Германии, и 4 новейших эсминца «Самсун», построенные в 1909 году во Франции. Туркам удалось договориться о покупке двух дредноутов, строившихся на верфях Англии — «Решад V» и «Султан Осман», шли переговоры о покупке третьего — «Фатих».

«Предполагавшееся усиление турецкого флота, — вспоминал адмирал И.К. Григорович, — не могло не беспокоить законодательные учреждения, а вместе с тем, не имея доверия к Морскому ведомству, ассигнований не давали».

Противоречия и волокита привели к тому, что программа судостроения, внесенная в Думу в марте 1910 года, не рассматривалась там до января 1911 года. Из-за этого бюджеты Морского министерства до 1911 г. увеличивались по крохам, и только после этого года начался колоссальный рост финансирования флота и судостроительных программ:

предложено по сметам Государственной Думеассигновано
в 1908 (рублей)87.091.98386.901.228
в 1909 (рублей)88.135.05088.710.053
в 1910 (рублей)95.174.07189.274.426
в 1911 (рублей)112.994.257108.256.600
в 1912 (рублей)164.216.157159.145.970
в 1913 (рублей)230.374.400

В результате работы по строительству дредноутов для Черного моря постоянно откладывались и три корабля такого класса были заложены только в конце октября 1911 года. В 1912 г. Морское министерство получило возможность увеличить ассигнования (по сравнению с 1908 г.) на содержание воинских частей и команд флота на 12,5%, на плавание судов на 29,5%, судостроение на 159,3%, на вооружение на 240,6%, на военные порты на 35,5%, на врачебную часть на 9,6%. При этом общие расходы на управление сократились на 4,9%, а на суд и тюремную часть на 5,5%. Приоритеты министерства были очевидны, но финансирование не означало автоматического решения проблем, вызванных финансовым голодом. Ситуация чрезвычайно осложнялась необходимостью восстановления инфраструктуры кораблестроения и создания новой технологической базы — мастерских и эллингов, длина которых позволяла строить дредноуты. Морской министр вынужден был идти на значительный риск, передавая заказ на строительство несуществующему еще заводу. «В начале 1912, — вспоминал сотрудник Григоровича адм. П.П. Муравьев, — осматривая место будущего завода, я ходил по обрывам, поросшим кустарником на берегу реки Ингул, а в конце 1912 состоялась закладка на стапеле, выстроенного на берегу этой реки, завода Руссуд — линейного корабля «Императрица Мария», вступившего в строй 1915 и принявшего участие в войне.» Примерно такая же картина была и на Русско-Балтийском заводе под Ревелем, где в конце ноября 1913 г. были заложены 2 легких крейсера и 4 эсминца для Балтийского флота. Перспектива столкновения с потенциальным противником не радовала командование Балтийского флота. «Посадить бы членов Государственной Думы на наши старые калоши и отправить на войну с немцами.» — Мечтал один из русских офицеров.

То, чем могла бы закончиться такая слабость России на Черном море, довольно точно предсказывал в мае 1911 года посол в Турции Н.В. Чарыков: «Императорское правительство, напрягая планомерные усилия со времен Петра Великого, достигло при Александре III русского господства на Черном море, не может (курсив автора — А.О.) допустить не только неизбежности, но и возможности даже самого кратковременного преобладания на Черном море турецкого флота… Будь сегодня это преобладание в руках турок, каково было бы наше положение? Вместо теперешних вынужденных миролюбивых заверений (по черногорскому вопросу — А.О.) турки замедлили бы с ответом и отослали бы свою эскадру к Севастополю, бессильному бороться с их дредноутами».

Действия силой против Великих Держав исключались по причине отсутствия таковой. 12(25) ноября 1912 г. император принял болгарского посланника С.С. Бобчева и заверил его в симпатиях к Болгарии и балканским союзникам, но при этом особо отметил, что Россия хотела бы в любом случае избежать опасности войны, к которой она еще не готова, так как для окончания начатых военных преобразований потребуется как минимум еще три года. Таким образом, не только император был последователен в своей позиции. Полностью разделял ее и министр иностранных дел. «Я твердо решил, — вспоминал Сазонов, выйти в отставку скорее, чем уступить давлению искателей приключений и уличной толпы.» Тем не менее, некие «видные лица» по-прежнему убеждали болгарского посланника в России в необходимости двигаться на Константинополь, не опасаясь Австро-Венгрии, обещая поддержку России. Уже в январе 1913 г. Родзянко вновь встретился с Бобчевым, чтобы заверить в его в необходимости жесткой политики: «Россия никогда не оставит Болгарию.» Нет нужды говорить о том, что за последними словами не могли последовать действия.

Тупиковое положение завершилось тем, что 13 апреля 1913 г. болгары подписали перемирие с турками, которое вступало в силу на следующий день и формально истекало 23 апреля, но было продлено до 5 мая. К перемирию присоединились и другие союзники, в том числе и Черногория, войскам которой 23 апреля сдался Скутари. Уже в ходе войны союзники начали практиковать этнические чистки на занятых ими территориях. В Македонии практически не было этнически и конфессионально однородных территорий, и поэтому сербская, болгарская и греческая армии стремились удалить чужеродные элементы в контролируемых ими районах. Все непримиримые противоречия между балканскими народами и государствами проявились в полную силу. В день капитуляции гарнизона Скутари товарищ министра иностранных дел России — А.А. Нератов обратился с письмом к Н.Г. Гартвигу, в котором описал обеспокоенность России нарастающими разногласиями, прежде всего, между Сербией и Болгарией: «Точка зрения обоих государств на этот вопрос известна. В то время как Болгария настаивает на точном соблюдении того размежевания, которое закреплено было в договоре между ней и Сербией, последняя указывает на то, что договорные обязательства должны быть рассмотрены в совокупности. Если выяснится, что Сербия оказала помощь своей союзнице сверх предусмотренных в том же договоре условий, то, по мнению Сербии, за ней должно быть признано право на соответствующее территориальное возмещение. К точке зрения права присоединяется оценка, исходящая из принципов политической целесообразности. И сербами, и греками указывается на подавляющее превосходство, которое получит Болгария при размежевании, отдающем в ее владение территории, значительно превосходящие объем тех, которые выпадают на долю остальных Балканских государств».

Исходя из необходимости создания преграды на пути движения австрийского влияния на Балканы, русский МИД считал необходимым усилить распадающийся уже Балканский союз, несущим звеном которого становилась Сербия и попытаться убедить две славянские страны пойти на взаимные уступки при посредничестве России. Нератов не сомневался в том, насколько сложным будет выполнение этой задачи: «Нет сомнения, что при нынешних приобретениях Болгарии и при близости ее границ к турецкой столице, отношение наше к этому государству значительно осложняется. Национальный эгоизм болгар может получить опасное преобладание над традициями прошлого. Подогреваемое усилиями Венского кабинета, который будет все время указывать болгарам, что на пути к завоевания Константинополя стоит не Австрия, а Россия, это чувство может стать рычагом опасных перемен в Софийском кабинете.» Вскоре после этого Сазонов призвал болгар отказаться от требований дополнительных территорий, чтобы «не потерять то, что было самым ценным в их союзе с Сербией — сознание братской солидарности», министерству иностранных дел Болгарии была передана следующая рекомендация: «Болгария поступит мудро, если… пойдет хотя бы на небольшие уступки.» Эти советы не возымели действия.

К уступкам, несколько неожиданно, удалось склонить Черногорию. 4 мая, понимая опасность столкновения с Австро-Венгрией по этому вопросу, король Николай согласился передать вопрос о будущем этого города на суд Великих Держав. В Скутари высадился международный десант, в основном представленный австрийцами. 30 мая 1913 при посредничестве Англии в Лондоне был подписан мирный договор между Турцией и союзниками, граница между Болгарией и Турцией определялась по линии Энос-Мидия (ст.2). Остров Крит и остальные завоевания союзники должны были поделить между собой (ст.4). Крит, естественно, автоматически переходил к Греции. Исключением среди турецких владений в Европе стала Албания, чье положение и границы окончательно должны были решить Великие Державы (ст.3). Этот вопрос должен был решиться на все еще продолжавшейся в британской столице конференции послов. Лондонский договор остановил военные действия, но не привнес успокоения в регион. Не удивительно, что военные действия возобновились достаточно быстро.