Владимир Дегоев: Россия и "закон Пальмерстона"
Исходя из накопленного в постсоветские годы опыта отношений с Западом, Москва может без запинки сформулировать и обоснованно предъявить ему длинный список обвинений, укоров, обид. Не все они будут в равной степени справедливы, но в целом оспаривать их очень трудно, ибо неопровержим их общий посыл: именно Запад заставил нас охладеть к нему; именно Запад слишком рано списал Россию со счетов, за что теперь может поплатиться потерей стратегического партнера, потерей, которая может, хотя и не автоматически, обернуться обретением стратегического противника.
Взяв за привычку обращаться с советскими, а потом и российскими политическими фигурами как с разменными монетами, США и Европа тем самым откровенно признались в нежелании относиться даже к своим ставленникам иначе, как к побежденной стороне, и щадить их самолюбие. Отыгравших свою роль персонажей Запад сдавал без сожаления и церемоний, видимо полагая, что в высших эшелонах позднесоветской и младороссийской власти идет неумолимый процесс укоренения демократии в сознании людей, и поэтому каждый новый лидер будет либеральнее и "западнее" предыдущего.
Когда вспоминаешь о том, как США обошлись со своим кумиром Горбачевым, становится понятным глубокое чувство горечи в словах первого и последнего президента СССР: "Когда им (США - В.Д.) понадобилось 100 млрд. долларов на войну в Персидском заливе, никаких проблем не возникло. Теперь (в 1991 г. - В.Д.), когда речь идет не о войне, а о поддержке нового стратегического партнера (СССР - В.Д.), это оказывается проблематично". В этом крике души прозревшего человека самое важное - осознание того, что его предали.
Горбачевский СССР и ельцинская Россия, прежде всего в лице своих политических элит, готовы были стать частью Запада даже на птичьих правах. Но и в такой унизительной малости им было отказано. Если за что-то и нужно благодарить США и ЕС, так это за то, что они не оставили для Кремля никакой альтернативы, кроме перехода к принципиально новому курсу - курсу на достижение самодостаточности во внутренней и внешней политике. Это, конечно, если не считать альтернативой покорное смирение марионетки, молча соглашающейся на роль манипулируемого объекта.
Москва, по сути, потратила все запасы своего энтузиазма, надежд и терпения на бесплодные попытки интеграции не просто в западные структуры, а в западный мир. Образно говоря, Россия отважилась на рискованную пластическую операцию по изменению себя! Лишь бы понравиться ему, любимому. Чем Запад отблагодарил ее за этот жертвенный порыв - хорошо известно.
Пожалуй, самый впечатляющий из недавних жестов "признательности" -- заявление шефа Пентагона о том, что Соединенным Штатам нужно быть готовыми к войне с Россией. Тут же
И без заявления Гейтса охлаждение и раздражение в русле отношений "Россия - Запад" достигли слишком высокого уровня, чтобы оставаться официально неозвученными. Поэтому в выпаде Гейтса не было ничего сенсационного, но в нем, безусловно, присутствовало демонстративно провокационное излишество. Вместе с тем было бы серьезной ошибкой упрощать общую картину взаимоотношений и взаимовосприятия между Россией и Западом, в частности Евросоюзом. Эта картина остается весьма неоднозначной.
Многие европейцы прекрасно понимают бесперспективность псевдодиалога, в котором одни присваивают себе право обвинять и поучать, а другие поставлены в положение оправдывающихся школьников. Искренне стремясь вслушаться в аргументы противоположной стороны, западные реалисты - назовем их так - призывают рассматривать демократию в России не абстрактно, а в динамике. Беря за точку отсчета 1985-й год, они обращали внимание на пройденный нами огромный исторический путь и на тот факт, что новые общественно-экономические системы создаются не в одночасье.
Реалисты указывают на ошибочность представлений о существовании застывших в веках ценностных, в том числе демократических, категорий, и это, по их мнению, следовало бы учитывать при оценке и внутрироссийской, и общеевропейской ситуации.
Реалисты сходятся в том, что слаборазвитая международная субъектность Евросоюза и отсутствие у него единой политики позволяют Москве задать Брюсселю еще один естественный вопрос: с кем и о чем говорить?
Если кто-то предлагает заискивающе ждать, когда евросоюзная бюрократия великодушно соизволит, наконец, определиться со своей стратегией в "русском вопросе", позволим себе заметить, что существует и другая модель поведения, более достойная России - не отворачиваться от тех, кто не мучается по отношению к нам гамлетовской дилеммой. Тогда мы очень скоро понадобимся и Европе...
Покуда же интеграцию в Европу нам никто не предлагает. Просить об этом не следует ни в коем случае. Во-первых, потому что откровенно назойливые челобитчики в конечном счете платят втридорога. Во-вторых, связываться с Евросоюзом всерьез, надолго и нерасторжимо, в то время, как он хочет слишком многого и слишком быстро, при этом туманно представляя свое будущее, крайне рискованно.
Да простят нас современные наследники русских "западников", но Россия должна и может быть частью Европы в той мере, в какой она была (или не была) ею исторически, культурно, духовно.
Осмелимся дать "совет постороннего" чрезмерно горячим энтузиастам экспансии ЕС на восток. Не пора ли им всерьез задуматься над вопросом - где та черта, которую все же не стоит переступать? На границах постсоветского пространства? На границах России? Или ее вообще не существует?
Западные аналитики упрекают США и ЕС в косности мышления, явно отстающего от реалий времени, которые не прощают бездумной приверженности отжившим стереотипам и требуют упреждающей, гибкой, творческой стратегии ответов на все новые и новые вызовы.
Выработке именно такой стратегии поможет отказ Запада от страусиного взгляда на вещи и трезвое осознание того факта, что по меркам нашей быстротекущей жизни он фактически давно уже имеет дело с другой Россией. Шансов переформатировать ее под западные нужды, наличествовавших в 1990-е годы, сегодня нет. Искусственно создавать их, при отсутствии объективных и субъективных к тому предпосылок, очень дорого и крайне опасно. Россия - не Украина, не Грузия и не Киргизия. Малейшая попытка США инсценировать в Москве "цветную революцию" окончательно перечеркнет все надежды не только на возвращение России в орбиту партнерства и союзничества с Западом, но и на возможность предотвращения сползания Кремля к конфронтации и даже к новой холодной войне.
Вашингтон и Брюссель просто обязаны отдать себе отчет в том, что рациональных соображений, оправдывающих курс на дальнейшее обострение отношений с Россией, не существует. Западу, как никогда, необходим сверхреализм, предполагающий, между прочим, готовность принять тот факт, что после всех унижений, испытанных Россией в 1990-е годы, после всех постыдных спекуляций на ее неопытности и наивности, после крестового либерального похода против ее народа открытость российского руководства к внешнему миру уже не будет безграничной и безусловной. И чем агрессивнее станет Запад бороться с этим обстоятельством, тем быстрее он добьется в России восстановления прежней автаркии. Если американские и европейские политики не хотят этого, им остается воспринимать Россию, какой она есть, и найти в себе достаточно здравого смысла, чтобы приспособиться к ней.
Если на вопрос "Как это сделать?" Запад сам не в состоянии найти правильный ответ, Москва должна ему помочь. Это будет ее вкладом в великое дело обеспечения мира, стабильности и процветания на европейском континенте и во всем мире.
Вместе с тем, на глобальной арене действовать Кремлю нужно с осторожностью и совершенно циничным расчетом. Недавний опыт показал, что возможности доставить Западу мелкие и крупные неприятности, тем самым оказывая на него давление, у нас появились. Однако увлекаться этим вредно: овчинка выделки не стоит. Реальные затраты на подобную стратегию могут в конечном счете многократно превысить дивиденды. (Не только Россия заслуживает того, чтобы ее терпение и готовность к компромиссам не подвергались испытаниям на предельную прочность. Того же со стороны Москвы заслуживает и Запад. Наше чрезмерно напористое поведение, даже при наличии реальных сил и возможностей для этого, принесет лишь вред. На дворе все же не XVI век, а XXI-й, и какие-то, хотя бы "технические", правила приличия, принятые в цивилизованном мире, следует соблюдать.)
Во внутренней и международной политике нам еще долго придется "по одежке протягивать ножки". Если Россия в отношениях с Западом переоценит свои силы и перегнет палку, то ничего катастрофического, возможно, и не произойдет. Но зачем это делать? Чего мы добьемся, кроме тесного единения Евросоюза и США в чувстве недоверия к России и в стремлении твердо противостоять ей?
Да, блокаду со стороны Запада мы, положим, переживем, поскольку есть еще и развивающийся гигантскими темпами Восток, где ждут - не дождутся стратегической переориентации российской энерготорговли. Но ведь в Китае и других азиатских державах тоже умеют соображать. Там уж никак не позже нас поймут, что мы пришли к ним не от хорошей жизни и будут этим спекулировать "на полную катушку". Во всяком случае, постараются привязать нас к себе на своих условиях. И эти условия, по мере удаления России от Европы, будут становиться все жестче. (Не ровен час, у Востока может появиться для нас свой вариант энергетической хартии.)
Конечно, и на Востоке мы не останемся в абсолютно безальтернативной ситуации: там всегда найдутся покупатели нашего сырья, оружия и даже политических услуг. Создать из восточных государств консолидированный антироссийский фронт никому не удастся. Однако если вдруг на наших западных границах вновь появится некое подобие "железного занавеса", то за спасительную дружбу с Азией России придется переплачивать, не имея при этом никакой гарантии благополучного для себя развития партнерства с далеко не вегетариански ориентированными соседями.
В обозримом будущем "восточная" тема приобретет для России не менее (если не более) жизненно важный смысл, чем "западная". При Путине стала выравниваться бросавшаяся в глаза в 1990-е годы скособоченность российской внешней политики в сторону США и ЕС. В этом процессе наблюдается позитивная динамика.
Однако есть крупные препятствия. Одно из них - устойчивая ориентированность наших политических, экономических и (если такие остались) культурных элит на Запад. Там они хранят и тратят деньги. Там держат роскошную недвижимость "на черный день". Там отдыхают и резвятся. Там поправляют - особенно в серьезных случаях - свое здоровье, истерзанное ими же созданной российской действительностью. Там отсиживаются и пережидают, когда на родине правоохранительные органы начинают интересоваться их персонами. Там растят и обучают своих детей, и делают много чего еще. В общем, их тянет туда, где их не любят, но терпят по причине не столько отсутствия у денег запаха, сколько наличия благоуханного аромата, источаемого очень большими деньгами.
Перенацелить старые элиты на Восток практически невозможно. Поэтому нужно формировать новые, которые будут заинтересованы в интенсивном развитии экономических, политических и культурных отношений с Китаем, Индией, Японией и другими странами
Но для этого Кремлю придется в официальной и доктринально внятной форме придать восточному направлению такой же приоритетный статус, как и западному. А заодно жестко одернуть, при необходимости, те внутри- и внегосударственные силы, которые попытаются блокировать процесс укрепления азиатского вектора.
Однако даже в случае успешного и быстрого решения Кремлем данной проблемы, остаются другие. Пожалуй, еще более сложные.
Запад (особенно США) с тревогой следит за развитием российско-китайских отношений, усматривая в них антиамериканский подтекст. Анализировать эти отношения в этом ключе не возбраняется и нам, но в принципе пусть лучше этим занимается Вашингтон. Нам же нужно подумать прежде всего о себе. И желательно в упреждающем плане. То есть задаться некоторыми вопросами.
Вооружая армию и экономику Китая, не готовим ли мы для себя крупные неприятности в будущем? Надолго ли отказался Пекин от территориальных притязаний к России? Насколько важны для него ныне существующие стимулы к сближению с Москвой? Не станет ли прогнозируемое многими превращение Китая в новую сверхдержаву неодолимым для нее искушением исправить историческую и географическую "несправедливость" -- неравномерно распределенные территории и богатства Сибири, Дальнего Востока, Приморья?
В сущности, все это один и тот же вопрос: даже если Китай не станет применять силу для расширения жизненного пространства, не задушит ли он нас в своих партнерских объятиях?
Ответ на него ищут и в Кремле, и в российском МИДе. И, судя по всему, в правильном направлении. В частности, заметна тенденция к уравновешиванию растущего сотрудничества с Пекином аналогичным типом отношений с Индией. Москва не спешит предоставлять Китаю статус монопольного потребителя сибирских энергоресурсов, несмотря на открыто демонстрируемую Пекином готовность скупать все практически за любую цену и в неограниченных объемах. Не будет надуманным и предположение о том, что Кремль видит в организации
Пока, к счастью, у Пекина и без того хватает забот. В наших интересах сделать так, чтобы их количество не сократилось до критического для нас уровня, то есть до той черты, которая позволит китайскому руководству придти к решению вплотную заняться "русским вопросом". Многое тут будет объективно зависеть не от Москвы, а от общей международной конъюнктуры, степени ее неблагоприятности или благоприятности для Китая.
Расстановка фигур на мировой шахматной доске усложняется, а игра приобретает все более запутанный характер. Высокая мобилизованность и постоянная готовность к любым ее поворотам уже становятся для России вопросом жизни и смерти. Никаких "священных" союзов! Никаких бессрочных стратегических обязательств! Никаких исторических преданий о нашем братстве и дружбе с кем-либо! Кто искренне с нами - милости просим! Кто искренне против - спасибо за ясность!
Если мир возвращается к гоббсовскому хаосу, то России ничего не остается, как руководствоваться принципом: каждый за себя "and devil take the hindmost"!
Это нисколько не мешает нам признать: отношения с США еще долго будут крайне важным направлением российской внешней политики. Что бы Вашингтон ни позволял себе на международной арене, Москва просто обязана воздерживаться от нервных, рефлекторных реакций и отвечать не просто тонкой, а поистине виртуозно-филигранной стратегией и тактикой.
Нынешняя администрация Белого Дома может зайти непоправимо далеко в ближневосточном и других регионах мира, оставив своим политическим преемникам груз тяжелейших проблем, в решении которых американцам будет мешать боязнь потерять вместе со статусом сверхдержавы свое лицо. В такой ситуации для Кремля возрастает соблазн объединиться со всеми врагами и соперниками Америки, чтобы либо нанести ей мощный удар, либо добить ее.
Именно этого и не следует делать. Прежде всего потому, что дележ американского наследства примет непредсказуемые и крайне угрожающие формы, наметит новые, еще более жесткие конфронтационные линии между бывшими партнерами по "коалиции".
Мы уже видели, к чему привел распад одной сверхдержавы. Заката второй мир может не выдержать.
Тревожным признаком в этой связи является рост массовых антиамериканских настроений в России, которые охватывают и политическую элиту. Будет весьма прискорбно, если они найдут выражение в поспешных и необдуманных действиях руководства страны даже в ответ на поспешные и необдуманные действия Вашингтона. Что администрация Буша способна на них, никто не оспаривает, но все же есть предел, который США в отношениях с Москвой не переступят. И пока он существует - это самое главное. Обо всем остальном можно договориться.
Согласно "закону Пальмерстона" (у Англии нет вечных противников и вечных союзников, ибо вечно только одно - британские интересы), Соединенные Штаты - сильные или слабые - будут нужны нам всегда.
Еще с "биполярных" времен в сознании российского общества и значительной части политического класса глубоко сидит легко объяснимый синдром антиамериканизма. Этот синдром принуждал СССР автоматически зачислять в свои друзья любого врага США (впрочем, ровным счетом то же самое делал и Белый Дом). Сегодня поощрять подобное, прямо скажем примитивное, восприятие Америки нецелесообразно. Разумеется, россиян не заставишь думать об этом иначе, чем они думают. Однако Кремлю необходимо воздержаться по крайней мере от целенаправленного культивирования подобных чувств внутри общества, не говоря уже о высших кругах, где принимаются решения (в том числе бесповоротные).
Если Россия не хочет крупной ссоры с США, ей не обойтись без широкого и всестороннего диалога в режиме беспрерывного общения политиков, экспертов, интеллектуалов, деятелей науки и культуры. При наличии постоянной возможности слушать и слышать друг друга появляется гораздо больше шансов на предельное сужение пространства недоверия и непонимания, в котором рождаются худшие сценарии для обеих стран.
Даже на фоне того, что происходит сейчас в американском внешнеполитическом мейнстриме, заметны обнадеживающие, хотя и неустойчивые, симптомы эволюции глобальной стратегии США в прагматическом направлении.
Это не значит, что нам следует безучастно дожидаться результатов такой эволюции и отказаться от усилий по предотвращению сваливания общей международной ситуации "в штопор". Напротив, Россия, слово которой становится все более весомым в мире, может сегодня внести существенный вклад в это спасительное для человечества дело. Впрочем, и тут не стоит навязывать свои добрые услуги, особенно когда нам дают понять об их неуместности. Для тех, кто упорно ищет неприятностей по всему миру, должно быть оставлено право пощекотать свои нервы повышением дозы спортивного адреналина в крови. А вот когда они запутаются окончательно (в Ираке и в Иране, к примеру, до этого уже не далеко), сами попросят Россию о помощи. В такой ситуации, естественно, плата за посредническое вмешательство назначается не просителем. Тем на Западе (и в США, в частности), кто надеется на Москву в нейтрализации современных угроз западной цивилизации, не мешало бы понять, что безвозмездно оказывать такие услуги она никому не будет. Тем более не будет она этого делать под дулом пистолета.
Если же на Западе утвердятся некие подновленные версии доктрин "сдерживания", "отбрасывания", "массированного ответа", то тогда и нам ничего не останется, как вернуться к симметричному (или асимметричному) поведению, которое вновь сделает актуальными принципы "разрядки" и "мирного сосуществования". В конце концов, это не худшая формула, по сравнению с тем, что может произойти.
Россия, понесшая в 1991 году невосполнимый военно-стратегический и геополитический урон, обречена на долгую политику "сосредоточения". Эффективно проводить ее, просто сидя на золотовалютных сундуках и упиваясь самим фактом их наличия, невозможно. Содержимое сундуков обязательно должно быть в непрерывном хозяйственном обороте. В работе на сохранение страны и приумножение ее сил.
Есть ли у нас исторический запас времени и каков он - никто не знает. Известно лишь то, что происходит в современном мире со слабыми и "несосредоточившимимся". Один за другим они становятся жертвами суровой реальности, в которой право силы побеждает силу права. Если по какому-то судьбой предначертанному плану Россия уже числится среди агнцев на заклание, то это трагично не только для России, но и для всего человечества.
Исчезновение с политической карты мира какого-нибудь третьеразрядного государства, не сумевшего постоять за себя, глубоко прискорбно, но не смертельно для других. Исчезновение же России будет (не приведи Господь!) событием совершенно иного масштаба и с совершенно иными последствиями. Над развалом Советского Союза трудились неглупые, хотя и не слишком дальновидные люди. Развала России могут желать только безумцы!
В любом случае, политике "сосредоточения" и приспособления нет альтернативы, даже если на ее алтарь придется приносить наши позиции в ближнем зарубежье. А такое, в принципе, не исключено, учитывая мощное и продолжающее нарастать внешнее давление на бывшие советские республики, а также трудно предсказуемое поведение местных политических элит. Сюда же - будем уж честны сами с собой - следует добавить наши собственные, вольные или невольные, ошибки, приводящие в замешательство в том числе и пророссийские силы на постсоветском пространстве.
От ошибок не застрахован никто, однако они для того и существуют, чтобы учиться на них, а не повторять, тем более одни и те же. Хуже, когда возникает обоснованное подозрение, что все это, соотнесенное с замыслами и логикой действия определенных людей, отнюдь не ошибки. Впрочем, что бы там ни было в подоплеке, друзей у России от этого не прибавится.
Мы вовсе не утверждаем о фатальной неизбежности ухода из ближнего зарубежья. Мы говорим лишь о вероятности, зарекаться от которой нельзя по сугубо объективным причинам, нередко отягощающимся субъективными факторами.
Что касается вопросов обороны и безопасности России, то тут приоритетное значение постсоветской периферии понимают все. Иногда, к сожалению, лучше нас это делают наши враги, соперники и сомнительные союзники. Они - когда открыто, когда скрыто - грозят, шантажируют, торгуются, чтобы добиться своего.
Противостояние этому, воплощенное в четко выстроенную, последовательную и долгосрочную стратегию, безусловно подпадает под категорию "большая политика". А большая политика всегда требовала, требует и будет требовать больших денег, прежде всего именно потому, что в ее ведении находятся такие проблемы, которые ввиду их общенационального, сверхценностного и, если угодно, экзистенциально-метафизического характера, невозможно и не нужно измерять деньгами. Сколько бы ни стоило сбережение российского народа и государства, оно, вне всякого сомнения, того стоит. Сугубо бухгалтерский, фискальный подход к вопросу "быть или не быть России" неприемлем абсолютно. Это все равно, что сказать человеку: "Твоя жизнь, с финансовой точки зрения, нерентабельна. Выгоднее тебя умертвить.". И ждать от него покорной, философской реакции на подобный приговор.
Возвращаясь к стратегии "сосредоточения" России, подчеркнем, что в ходе ее последовательной реализации свобода внешнеполитического выбора "на всякий пожарный случай" Кремлю не помешает, но до такого случая лучше не доводить. А для этого нам нужно не кричать на всех углах о своей решимости строить империю, а много, терпеливо и тихо работать. И тогда непременно получится нечто достойное России, название чему придет само, если в этом будет острая необходимость.