Реакция большинства комментаторов на съезд черкесов Карачаево-Черкесии, состоявшийся 5 июня, оказалась столь же предсказуемой, как и решение самого съезда. Съезд, ведомый политическими оппонентами главы Карачаево-Черкесии Бориса Эбзеева, потребовал воссоздания Черкесской автономной области. Очевиден имиджевый удар по руководству региона, который наносит демонстрация сепаратизма на вверенной ему территории. Уже поэтому решение съезда предугадать было нетрудно, да к тому же черкесские общественники не скрывали, что решение будет именно таким. Теперь же, когда "мяч" на стороне федерального центра, все в основном обсуждают, как же он ответит - и ответит ли вообще - на данную инициативу.

И организаторы съезда, и те, кому предстоит теперь думать о реакции на него, пребывают в достаточно сложной системе политических координат, в которой вряд ли можно прогнозировать что-либо надолго вперед. Зато некоторые объективные риски, связанные с требованием воссоздания черкесской автономии, существуют прямо сейчас и уже не зависят от каких-либо раскладов "в верхах".

Первый риск касается положения на некоторых территориях Карачаево-Черкесии. Организаторы съезда вполне четко сформулировали, в каких границах они хотят видеть новую автономию. Как выяснилось, это те границы, которые существовали в 1957 году, то есть на тот момент, когда карачаевцы вернулись из сталинской депортации и была создана Карачаево-Черкесская автономная область. Черкесская автономия в границах 1957 года была многонациональной - там, кроме черкесов, жили русские, абазины, ногайцы. Живут они там и сейчас, однако сдвиг этнического состава, произошедший на этой территории после создания объединенной Карачаево-Черкесии, был весьма велик. Особенно это касается предгорного Зеленчукского и равнинного Прикубанского районов, где с 1970-х по 2000-е годы росло число карачаевцев. Где-то это было связано с перемещением населения, централизованно проводившимся советской властью. Где-то - с неконтролируемыми демографическими процессами. Но так или иначе, чем громче будет ставиться вопрос о создании черкесской автономии, тем серьезнее встанут и вопросы, касающиеся положения именно этих земель. (Были ли другие варианты с определением желаемых границ новой автономии? Теоретически да, потому что перед депортацией карачаевцев в 1943 году границы Черкесской автономной области были несколько меньше, чем в 1957 году. От ликвидированной карачаевской автономии ей была передана часть горных земель. Но они сейчас мало заселены и даже гораздо меньше, чем во времена СССР, используются в качестве пастбищ, - так что выбор "старых" границ вряд ли поменял бы дело.)

Второй риск касается обострения конфликта внутри самой черкесской среды, а точнее, внутри элиты черкесов Карачаево-Черкесии. Не все наиболее видные ее представители присутствовали на съезде. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что за спиной у тех, кто поддержал съезд - серьезные бизнес-ресурсы, а у тех, кто не поддержал - ресурсы в сфере муниципального управления. Местные конфликты, которые еще недавно мало волновали кого-либо, кроме их состоятельных участников, могут получить совершенно иной импульс развития: ведь они оказались связаны с политической темой, вышедшей далеко за рамки "межсемейных" отношений.