Современные реалии таковы, что энергетическая безопасность является важным условием сохранения стабильности, развития, да и собственно обеспечения жизнедеятельности. Но проникновение энергетики во все сферы человеческого существования поставило ее в зависимость от огромного количества факторов, в которых далеко не последнюю роль играет геополитика. А именно в геополитике сегодня наблюдается наиболее острая фаза изменений после падения Советского Союза. Новая расстановка сил на международной арене прямо влияет на перспективу развития и сохранения энергетической безопасности на пространстве Шанхайской организации сотрудничества.

В свою очередь, ШОС на всех этапах своего развития уделяла серьезное внимание энергетическому партнерству. В определенный момент именно обеспечение этой цели стало одной из важных задач организации. На многих мероприятиях ШОС, на всех уровнях, неоднократно высказывалась идея об уникальности организации, в которой представлены сразу крупные поставщики энергоресурсов и крупнейший их потребитель — Китай.

Однако именно эта уникальность создавала и основные противоречия, поскольку разделяла потребителей и поставщиков по интересам. Но даже в условиях противоречий все главы стран-участниц подчеркивали заинтересованность в создании энергетического клуба. Однако вопрос о том, какими должны быть принципы, а самое главное, механизмы реализации энергетического партнерства, тормозил его создание.

Но поэтапное вхождение в орбиту влияния ШОС все большего количества производителей энергоресурсов изменило конфигурацию организации, участием в которой сразу заинтересовались потенциальные региональные потребители, помимо Китая, Киргизии и Таджикистана ими стали Индия, Пакистан и Монголия. Собственно, этот момент дал Энергетическому клубу дополнительные рычаги влияния на энергетическую безопасность в глобальных масштабах. А уже эти перспективы позволили странам ШОС в 2013 году прийти к компромиссу и подписать соглашение о создании Энергетического клуба. Но до сегодняшнего момента деятельность структуры носила весьма формальный характер. И это неудивительно. Обратная сторона глобальных амбиций — это многочисленные противоречия, которые преследуют организацию по всем направлениям вероятного сотрудничества.

Однако с учетом реалий последних месяцев, а именно в контексте обострения геополитического противостояния между Россией и Западом, у формата Энергетического клуба резко повысилась актуальность. Почему? В первую очередь из-за резко выросших перспективных потребностей Китая.

Начать надо с того, что Китай крайне заинтересован в развитии энергетической безопасности в регионе. Напомним, что свой первый визит в качестве главы государства Си Цзиньпин совершил 23 мая прошлого года именно в Российскую Федерацию. Тогда, еще задолго до начала событий на Украине, был подписан ряд серьезных соглашений в энергетической сфере. Именно по этой причине визит генсека КНР в СМИ наиболее часто сопровождали выражением «углеводородный прорыв». Причем к этому прорыву обе стороны шли довольно долгое время.

Этот момент важно отметить, так как последние договоренности Китая и России, в частности по «Силе Сибири», рассматривают в привязке к украинскому кризису, но без учета этого самого «углеводородного прорыва». А этот фактор крайне важен для понимания высокой заинтересованности китайской стороной в развитии энергетического партнерства.

Другой фактор, также подстегивающий Пекин в развитии энергетического партнерства, также вписывается в концепцию геополитического противоборства. Вспышки обострения отношений в азиатском направлении, прежде всего из-за спорных территорий с Японией, Вьетнамом и Филиппинами, стали уже привычными. А обнаружение на территории архипелага Спратли залежей энергоресурсов только обострило борьбу, в которую все чаще вмешиваются США, объявившие регион зоной своих приоритетных интересов. И это — очень важный момент, поскольку его влияние на региональную политику только усиливается.

В частности, 30 сентября текущего года заместитель министра обороны США Роберт Ворк в своем докладе на заседании совета по международным отношениям заявил, что к 2020 году ВМФ и ВВС США разместят 60% своих сил в АТР. Более того, чиновник четко отметил, что Соединённые Штаты будут «менять баланс сил в АТР в XXI веке». К тому же, говоря о спорных для Китая и Японии островах Дяоюйдао (по-японски Сенкаку), американец не исключил поддержки союзников США по установлению административного контроля над островами, если того потребует ситуация.

Есть две фразы из этого же доклада, которые дают понимание накала геополитической конкуренции в АТР: «Нам нужен Китай, который воспринимал бы США как тихоокеанскую силу, как сторону, которая будет присутствовать в АТР в XXI веке, так как у нее тут серьезные интересы, и которая может мирно сосуществовать с Китаем. Как представитель министерства обороны полагаю, что так и будет».

И вторая: «В России и Китае происходят две важные вещи. Первая — они открыто заявляют претензии на влияние в ближнем зарубежье. Это один из важных вопросов, которые нам придется рассмотреть в ближайшие несколько лет, то есть определить — что эти страны считают зонами своих жизненных интересов. И вторая — обе они совершенно явно верят, что существующий сегодня мировой порядок, который формировался в последние 70 лет, может быть изменен, и они хотят поменять некоторые аспекты этого порядка…»

В свою очередь, в китайской прессе неоднократно проскальзывала мысль, высказываемая, как правило, военными в отставке, что именно Китай является основным конкурентом США, которого Вашингтон намерен целенаправленно сдерживать.

К слову, один из факторов сдерживания прорисовывается вполне отчетливо. Американская политика на Тихом океане явно включает в орбиту своего влияния Малаккский пролив, контролируемый по большей части со стороны КНР. Это — важнейший компонент системы энергетической безопасности, которую выстраивает Пекин. И надо сказать, в Поднебесной прекрасно понимают, что в случае резкого ухудшения международной обстановки, именно это направление станет наиболее уязвимым звеном во всей цепи энергетических отношений. Не способствуют разрядке и последние соглашения о военном сотрудничестве США с Вьетнамом, а также планы Вашингтона по наращиванию сил на Тихом океане. Глядя на быстрое наступление США, Китай старается как можно скорее усилить сухопутные поставки энергоресурсов. А уже в этой системе координат именно ШОС является одним из ключевых элементов. Но до недавнего времени реального наполнения в ШОС не было.

Зато оно появилось с первыми противоречиями между Россией и Западом. Москва стала проявлять недюжинный энтузиазм в диверсификации своих поставок, и в этом контексте российской политики Восток начинает иметь новое значение. А значит, и у ШОС появляется шанс вдохнуть в Энергетический клуб динамику и конкретные соглашения, которые позволят сделать конструкцию жизнеспособной. В этом контексте можно отметить и крайнюю заинтересованность Ирана в ШОС — можно напомнить, что именно Тегеран одним из первых подал в свое время заявку на членство в Шанхайской организации, и вступить туда полноценно ему мешал только один бюрократический фактор — международные санкции. В остальном кошмар западного политолога уже готов к реализации. Также немаловажно, что на рынке работает другой ключевой игрок регионального масштаба — Индия, которая по ряду показателей может и не уступать Китаю по динамике роста потребления энергоресурсов.

Конечно, развитие Энергетического клуба и усиление влияния ШОС на энергетическую безопасность в глобальном масштабе сильно зависит от развития организации в целом. На повестке дня остаются вопросы отсутствия инструмента финансирования проектов ШОС и механизмов расширения. Но противостояние России с западными странами, а также попытки англосаксов начать передел карты мира — могут стать катализаторами геополитических сдвигов, которые станут по-настоящему тектоническими.