На пути к большой войне: Балканы
В 1908 г., в ответ на аннексионный кризис, в Сербии была основана организация «Народна Одбрана» («Народная Оборона»), которая действовала как в Сербии, так и в Боснии и Герцеговине. Она ставила перед собой преимущественно культурно-просветительские задачи, но одновременно занималась и набором добровольцев в сербскую армию и т.д. В 1909 г. «Народна Одбрана» была реформирована и стала заниматься исключительно культурной деятельностью. В 1911 г. в Белграде возникла подпольная организация «Объединение или Смерть», получившая другое название от своих противников — «Черная рука». Значительную часть ее руководства составили кадровые офицеры сербской армии, участники переворота 1903 г. во главе с полковником Драгутиным Дмитриевичем.
Многие из них были недовольны последствиями аннексионного кризиса и действовали абсолютно независимо от правительства. Организация ставила перед собой цель объединения в одном государстве земель южных славян, включая Боснию и Герцеговину, Черногорию, Македонию, Словению, Хорватию и Старую Сербию,
Премьер-министр Н. Пашич знал о существовании тайного офицерского общества и не без основания опасался его, но в целом имел о нем смутные представления. Тем не менее сербское правительство сочло необходимым заранее предупредить наследника австро-венгерского престола об опасности поездки в Боснию через дипломатические каналы. За неделю до планируемого начала маневров сербский посланник в Вене Йован Йованович посетил министерство иностранных дел Австро-Венгрии и сообщил, что у сербского правительства имеются сведения «об интригах в Сараево» и что поэтому сербское правительство рекомендует воздержаться от поездки наследника в Боснию. Эрцгерцогу была сообщена эта информация, но он настоял на поездке. Таким образом, эрцгерцог знал об опасности, но он не счел необходимым прислушаться к предупреждениям, возможно, принимая их как проявление слабости перед демонстрацией силы. Австрийская провокация удалась, но кончилась она трагически, в том числе и для ее организатора. На 28 июня 1914 г. выпадал не только день сербского национального траура, но и годовщина свадьбы австрийского наследника, и поэтому он решил взять с собой и жену.
Следует отметить, что по непонятным причинам охрана эрцгерцога была организована из рук вон плохо. В 1910 г., во время визита Франца-Иосифа в Сараево, на улицах, по которым проезжал императорский кортеж, был выставлен двойной кордон из солдат местного гарнизона, и, кроме того, сотням горожан, находившимся под подозрением у полиции, попросту запретили выходить из дома. В 1914 г. ничего подобного не было. В результате 6 террористов из организации «Молодая Босния» получили возможность совершить покушение. Первым в машину эрцгерцога бросил бомбу Н. Чабринович, но она попала в соседнюю машину — в результате был ранен адъютант эрцгерцога. Чабринович попытался совершить самоубийство, но не успел раскусить ампулу с цианидом. Следующее покушение было удачным. Франц-Фердинанд и его супруга графиня СофияХотек были убиты в Сараево Г. Принципом — представителем сербской конспиративной организации. Принцип стрелял в эрцгерцога и губернатора генерала Оскара фон Потиорека, сидевшего в одной машине с наследником, но промахнулся и попал в графиню Хотек. Супруги умерли до приезда врачей.
Вслед за этим по улицам Сараево и других боснийских городов прокатилась волна избиений сербов. Нападениям прежде всего подверглись школы и библиотеки, кроме того, было уничтожено около 200 магазинов и свыше 80 частных домов. Чешская газета «Час» 1 июля 1914 г. сообщала: «Из официальных и частных сообщений известно, что в Сараево, Мостаре и других городах Боснии и Герцеговины прокатились погромы сербского населения. Около сотни сербских лавок и магазинов было разграблено фанатичным хорватско-мусульманским сбродом; здания сербских обществ и школ были разрушены; нападению подверглось и жилище сербского митрополита… Поступают сведения об антисербской резне, о раненых и убитых… Мы не понимаем, как могли возникнуть антисербские насилия… После покушения на улицах Сараево находились войска и должны были быть приняты необходимые меры безопасности… Многим хотелось бы, чтобы сербы были исключены из позитивного политического процесса, но если сербский народ, составляющий относительное большинство Боснии, будет загнан в лагерь врагов империи, пострадают интересы монархии». Но в Вене эти интересы понимали по-другому. Там почти сразу же решили использовать это убийство для экзекуции, в пользу которой высказались начальник Генерального штаба барон Франц Конрад фон Гетцендорф и министр иностранных дел граф Л. Бертхольд, но нуждались в германских гарантиях. 5 участников покушения были схвачены, 6-й бежал в Сербию. На суде Принцип заявил: «Я сын крестьянина и знаю, что происходит в деревнях. Поэтому я решил отомстить и не жалею ни о чем». Положение кметов,
В первые дни после Сараевского убийства симпатии европейского общественного мнения в основном были на стороне Австро-Венгрии, тем более, что поначалу в действиях ее правительства не было ничего, предвещавшего будущий конфликт. Не было поначалу и обвинений в сторону правительства Сербии. «Хотя это отвратительное покушение, — вспоминал фон Бюлов, — и было организовано участниками крупного сербского тайного общества, но во всяком случае многое говорило за то, что сербское правительство не подстрекало к этому злодеянию и не хотело его. Сербия была изнурена двумя войнами. Военное столкновение с значительно более сильной австро-венгерской монархией даже самому отчаянному сербу представлялось рискованным делом, к тому же еще с не примиренными болгарами и с ненадежными румынами в тылу». Не удивительно, что официальный Белград сделал все, чтобы избежать обвинений Вены.
15(28) июня 1914 г., в Видовдан в столице Сербского королевства, как и ранее, начались поминальные церковные службы, а вслед за ними торжества и гуляния. Около 17.00 было получено известие об убийстве наследника империи Габсбургов. Немедленно распоряжением властей все торжества были приостановлены, закрыты театры и т.п. Король Петр, принц Александр, правительство, скупщина — все отправили в Вену телеграммы с выражением соболезнований. Сделано было все, чтобы не допустить провокации. Но в Германии, от позиции которой во многом зависело будущее поведение Австро-Венгрии, сомнений не было. 2 июля саксонский военный агент в Берлине доносил в Дрезден: «У меня создалось впечатление, что большой генеральный штаб считал бы желательным возникновение войны сейчас». В отличие от австрийской армии германская была готова к большой войне.
Впрочем, в Вене и не ожидали ее. По свидетельству графа С. Буриана в Австро-Венгрии никто вообще не хотел войны, судя по всему, имелось в виду — не ограниченной Балканами. «Провокации нашей маленькой сербской соседки, чувствовавшей поддержку своей могущественной покровительницы, — писал он, — были невыносимы». Австрийская миссия в Белграде за отсутствием повода постаралась найти его. Русское посольство было обвинено в том, что на его флагштоке в день похорон эрцгерцога не был приспущен флаг. Поехавший к австрийскому посланнику Владимиру Гизлю фон Гизленгену русский посланник Н.Г. Гартвиг скончался от удара, пытаясь убедить своего австрийского коллегу в непричастности сербского правительства к событиям в Сараево. В Белграде немедленно поползли слухи о том что Гартвиг был отравлен. Гартвиг ничего не ел и не пил в миссии и курил лишь собственные сигареты. Его австрийский коллега был в отчаянии. По свидетельству врача, немедленно вызванного Гизлем (к доктору миссии вскоре присоединились и два сербских медика), русский посланник умер от разрыва сердца, его австрийский коллега до последнего момента пытался оказать ему помощь. Никаких признаков отравления не было найдено.
Сербский посланник в России Мирослав Спалайкович на встрече с Сазоновым передал русскому министру просьбу сербского правительства, поддержанную городом Белградом — разрешить похоронить Гартвига в сербской столице, «чтобы сербский народ всегда имел возможность чтить память русского дипломата, оказавшего сербам ряд неоцененных услуг». Просьба была удовлетворена. Погребение Гартвига состоялось в столице Сербии 1(14) июля при огромном стечении народа и депутаций от различных городов, общественных организаций, дипломатического корпуса и правительства. В городе был объявлен траур, магазины не работали. «Похороны, — как отмечал В.Н. Штрандтман, — носили характер исключительного всенародного события». По пути процессии дома были украшены траурными флагами, стояли шпалерами войска, за гробом шел принц Александр с братьями, высшие военные и гражданские чины. После отпевания в соборе премьер-министр Пашич сказал речь. «Сербия сохранит навеки благодарную память о государственном муже, который был с нею душою в тяжелые для нее минуты и завещает потомкам навеки свято чтить память великого русского патриота, славянина и друга сербского народа». На надгробный памятник русскому дипломату сербское правительство выделило 100 тыс. франков, еще столько же было собрано по подписке.
Во время похорон, несмотря на слухи о роли, которую сыграл в смерти Гартвига Гизль, был соблюден образцовый порядок, враждебных Австро-Венгрии демонстраций не было. Это не помешало представителю Австро-Венгрии столь активно распространять слухи о готовящемся покушении на собственную жизнь, что пришлось опровергать их в прессе. Впрочем, это уже не имело значения. Начальник австро-венгерского Генерального штаба барон Франц Конрад фон Гетцендорф с самого начала стал активно настаивать на военной экзекуции против Сербии. Он был постоянным сторонником военного решения сербской проблемы. Еще во время боснийского кризиса 1908−1909 гг. он считал военную акцию совершенно необходимой, иначе, по его словам, в течение десяти лет Монархия сократится до размера Швейцарии. Бюлов вспоминал: «Расчет с Сербией, Италией, Россией неизбежен, проповедовал зимой 1908−1909 г. барон Конрад фон Гетцендорф. Чем дольше медлят, тем труднее делается положение». Эту позицию военных разделяли дипломаты.
В любом случае, австрийская игра во многом зависела от позиции Берлина. А там весьма опасались распада Австро-Венгрии, за которым последовал бы распад созданной группировки Центральных Держав и потеря контроля над дорогой к ресурсам Османской империи. «Уверенность, что день кончины императора Франца-Иосифа будет роковым для всей монархии, — признавался Бетман-Гольвег, — была распространена не только среди наших врагов. В Германии также много было толков о предстоящих в таком случае событиях, и печать — в особенности из пангерманского лагеря, — ничуть не заботясь о впечатлениях за границей, заранее предъявила широкие претензии на наследство… Если бы посчастливилось развалить тройственный союз, то на пути пресловутого германского стремления на восток воздвигнуты были бы непреодолимые преграды.» 5 июля 1914 года состоялась встреча Гетцендорфа с его императором, где в принципе был решен вопрос о войне с Сербией, но многое (сроки и масштаб) зависело от ответа Германии, от ее гарантий. Франц-Иосиф смотрел на будущее пессимистически, и первоначально отнюдь не был настроен воинственно. Однако его удалось убедить в том, что экзекуция Сербии не вызовет общеевропейского конфликта.
Результатом было обращение к Вильгельму II с просьбой о поддержке со словами, исключавшими мирный исход кризиса: «Старания моего правительства должны быть отныне направлены к изолированию и уменьшению Сербии… Сербия, составляющая центр панславистской политики, будет уничтожена как политический фактор на Балканах.» О мирном урегулировании в Вене больше никто не думал. Вильгельм II, прервавший свое участие в ежегодной Кильской регате и в официальном приеме британской эскадры, 5 июля встретился с австрийским послом графом Ладиславом Сечени, передавшим германскому монарху письмо Франца-Иосифа и меморандум, составленный еще до сараевского убийства. Последний содержал план новой балканской политики. Вена предлагала способствовать созданию союза Болгарии и Турции под покровительством Германии и Австро-Венгрии. В любом случае из состава этой конструкции должен был быть исключен Белград. Определенные разногласия вызвала австрийская позиция в отношении Румынии, которую считали ненадежной. В Германии соглашались с этим, но считали необходимым не отталкивать Бухарест.
Интересно отметить, что и письмо Франца-Иосифа, и меморандум предусматривали возможность военной акции против Сербии. Этот факт, конечно, объяснял масштабность задуманных Францем-Фердинандом маневров. Германский монарх посоветовал Вене не мешкать с выступлением против сербов. Более того, он признался, что пожалеет, если Австро-Венгрия не использует столь благоприятную возможность, т.к. Россия не готова выступить, а для нейтрализации Румынии будет сделано все, «чтобы король Карл и его советники вели себя как должно». Кайзер действительно считал, что Россия не готова к войне в финансовом и военном отношении и что Николай II не станет вступаться за «цареубийц». Кроме того, в Берлине надеялись на то, что Париж будет удерживать Петербург от выступления — во французской армии не хватало тяжелой артиллерии. Решительность Вильгельма объяснялась и его личным отношением к славянам вообще и к Сербии в частности. «Я ненавижу славян, — говорил он позже. — Я знаю, что это грешно. Никого не следует ненавидеть, но я ничего не могу поделать; я ненавижу их». После этой встречи, по свидетельству германского посла в Турции барона Ганса фон Вангенгейма, в тот же день в Потсдаме было собрано совещание, в котором участвовали Министр иностранных дел, Военный министр, Начальник Генерального штаба, Начальник военного кабинета императора-короля, ряд послов, руководители железных дорог, финансисты и промышленники. Кайзер по очереди спрашивал каждого участника совещания о готовности к войне. Все ответили положительно, кроме финансистов, заявивших, что они нуждаются в двухнедельной отсрочке, для того, чтобы продать ценные бумаги за границей и сделать займы. Было принято решение о секретной подготовке к войне, после чего кайзер отправился на яхте к берегам Норвегии, канцлер Бетман-Гольвег ушел в отпуск, остальные вернулись к своим обязанностям. С 5-го по 22-е июля немцы действительно активно переводили свои ценные бумаги за границей в наличность. Морской министр, участвовавший в этой встрече, в своих воспоминаниях дает весьма двусмысленное описание ее итогов: «На этом совещании было решено избегать мероприятий, которые могли бы возбудить политические толки или вызвать особые расходы. Затем, по совету канцлера, кайзер отправился в ранее намеченную поездку по Северному морю». «Теперь или никогда», — подвел итог случившемуся Вильгельм II.
6 июля, то есть на следующий день после обращения в Берлин, Вена получила заверения в поддержке Германии. Бетман-Гольвег заявил: «Австрия должна решить, что ей предпринять, чтобы выяснить отношения с Сербией; но каково бы ни было решение Австрии, она может полностью рассчитывать на то, что Германия будет стоять на ее стороне в качестве союзника». После этого поворот в сторону жестких и энергичных действий был во многом предопределен. Правда, австрийцы еще колебались, и амплитуда этих колебаний определялась борьбой между министром иностранных дел графом Леопольдом фон Бертхольдом, опасавшимся осложнений, которые вызовет «большая» война, и Гетцендорфом при том, что сам император отнюдь не был настроен воинственно. Противником войны с Сербией и предоставления ей заранее неприемлемого ультиматума был глава правительства Венгрии граф Иштван Тисса. Однако и он изменил свое решение после ответа, полученного из Берлина. Условием своего согласия Тисса поставил неприсоединение какой-либо части сербской территории к монархии. Проводя политику мадьяризации славян и румын, он вовсе не желал увеличивать их количество в Австро-Венгрии.
Что касается министра иностранных дел, он с удовольствием дал такое обещание, рассчитывая, что после победы его легко будет нарушить. По австрийским планам, Сербия должна была быть сокрушена и ее существованию в качестве крупной балканской державы положен конец. Ее южные территории предполагалось разделить между Болгарией и Албанией, а ядро сербского государства превращено в австрийский протекторат. Бертхольд надеялся, что при самом тяжелом исходе дела ему удастся добиться локализации австро-сербского конфликта. Это означало, что австрийская дипломатия должна выиграть как минимум три недели для мобилизации своей армии. Последняя должна была молниеносно сокрушить Сербию и сосредоточиться на русской границе. В этом случае Россия, по мнению австрийцев, воздержалась бы от выступления. Таким, несколько экстравагантным способом, Бертхольд готов был спасти всеобщий мир. Судя по многочисленным донесениям послов Англии, Франции, России и Италии в Вене, накануне вручения ультиматума Сербии, правящие круги Австро-Венгрии были уверены, что Россия не посмеет вмешаться в конфликт. В этом мнении их активно поддерживали немцы.
Оттокар Чернин, в это время — посланник в Румынии, правда, считал, что Бертхольд не сомневался, что война с Сербией безусловно вызовет войну с Россией, но и это не останавливало министра при условии безоговорочной поддержки со стороны Германии. Ведь она гарантировала быструю и легкую победу, а не длительную и тяжелую войну. Чернин оценивал расчеты своего МИДа следующим образом: «Для меня не подлежит сомнению, что Бертхольду даже во сне не снилась мировая война в тех размерах, в каких она разразилась, и что он прежде всего был убежден, что война против Франции и России окончится победой. Я думаю, душевное состояние, в котором граф Бертхольд предъявлял ультиматум Сербии, можно отчасти определить следующим образом: или Сербия примет ультиматум, а это означало бы крупный дипломатический успех, или она его отклонит и тогда война — победоносная, благодаря поддержке Германии — поведет к возрождению новой несравненно сильнейшей двуединой монархии».
Во всяком случае, в Вене хватало тех, кто не боялся войны на Балканах. Позиция Начальника Генерального штаба напрочь исключала возможность мирного решения. При условии начала собственной мобилизации он считал вторжение в Сербию неизбежным, даже если Белград решит уступить в последний момент. Оккупация, выплата военных издержек в случае сопротивления или его отсутствия — только эти меры по мнению Гетцендорфа могли восстановить влияние Дунайской монархии на Балканах. После вручения паспортов французскому послу в августе 1914 года граф Александр фон Гойос — начальник канцелярии МИДа Австро-Венгрии — почти дословно повторил доводы Конрада в пользу войны. «Поверьте мне, — сказал он, — мы не могли поступить иначе. В Сербии, России, во всех славянских странах и некоторых других установилось убеждение, что Австро-Венгрия разлагается и что полный развал ее только вопрос трех-четырех лет. Лучше ускорить катастрофу, чем терпеть, чтобы нас считали обреченными. Нас поставили перед необходимостью доказать, что мы еще способны на мощное проявление энергии. Но знает Бог, что мы хотели бы избавить Европу и нас самих от кризиса, в котором мы теперь очутились.» Президент Франции Раймонд Пуанкаре, прочитав отчет об этой встрече, записал: «Другими словами, монархия Габсбургов считала себя погибшей и поэтому ускорила события и сыграла ва-банк».