История православия в России не подтверждает никакой прочной связи между «общинностью» и «социальной активностью»

Часто полагают, что христианство, и в частности Православная церковь, склонно давить в человеке индивидуальность в пользу «общинности» и «обезличивать человека», и будто бы замечено, что оттого верующие люди в России оказываются более падкими на националистические лозунги, довольно настороженно, а часто и просто враждебно относятся ко всякому «интернационализму», «космополитизму», провозглашая их «антихристовыми приметами». Поэтому в разных нечастых публичных выражениях своих мнений христиане предлагают «всем нам» вернуться к «общинности».

Вот и преосвященнейшие владыки, собравшиеся 17 марта в московском Даниловом монастыре под председательством управляющего делами Московской Патриархии митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Варсонофия, снова говорили об «общинности и активности»: «Святейший патриарх Кирилл призывает нас укреплять общинную жизнь, открывать новые приходы, способствовать увеличению в наших храмах воцерковленных прихожан. Архиерейские соборы, Архиерейские совещания выпускают соответствующие постановления о развитии таких направлений церковного служения, как социальная и молодежная работа, миссионерство, просвещение. Совершенно очевидно, что одним священнослужителям эти послушания не реализовать, нужны активные миряне… Эти официальные приходские структуры должны перестать быть формальными образованиями. Важно привлекать в них активных людей, дабы приход мог находить необходимые для успешной и разноплановой деятельности финансы». А выступавший в тот же день перед студентами Российского государственного социального университета епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон прямо сказал, что правильной «социалке» необходимо правильное мировоззрение: «Для социальной работы очень важно внутреннее состояние человека, его мировоззрение. Без веры в добро, веры в Бога, исходя только из атеистических убеждений, сложно найти какую-то базу для того, чтобы заниматься социальной деятельностью».

Сколотить из «приходов» настоящие деятельные общины Церковь пытается уже давно, много бумаги изведено на эту тему, много версий озвучено, как это можно было бы сделать, и множество выпущено прямых указаний, повелевающих «общине — быть». Между тем, история православия в России не подтверждает никакой прочной связи между «общинностью», как она риторически возглашается, и «социальной активностью», которой от нее ждут кто с надеждой, а кто и со страхом. Бердяев настаивал, что «христианство есть религия персоналистическая и универсальная, но не национальная, не родовая религия», тоже противопоставляя «родовому» укладу «персоналистичность». Насчет «универсальная» тут можно поспорить, по крайней мере, требуется уточнить, а относительно «персоналистическая» тут Николай Александрович попал в самую точку. Речь идет, конечно, об историческом христианстве, потому что христианство Христа, признаем, не религия. Также христианство апостолов всё еще не религия, а вероучение, и остается таким века до четвертого, где постепенно, перерождаясь, становится, наконец, религией, и окончательно приобретает те самые бердяевские черты религии «персоналистической» уж веку к шестому. И никакой «национализм» и даже «родовой строй» такому его характеру не мешает, напротив даже -способствует ощущению указанной Бердяевым «универсальности» исповедания при сохранении крайне индивидуалистического мировоззрения.

Из книги архимандрита Софрония «Старец Силуан»: "У них была большая семья: отец, мать, пять братьев-сыновей и две дочери. Жили они вместе и дружно. Взрослые братья работали с отцом. Однажды, во время жатвы, Семену пришлось готовить в поле обед; была пятница; забыв об этом, он наварил свинины, и все ели. Прошло полгода с того дня, уже зимою, в какой-то праздник, отец говорит Семену с мягкой улыбкой: сынок, помнишь, как ты в поле накормил меня свининой? А ведь была пятница; ты знаешь, я ел ее тогда как стерву. — Что же ты мне не сказал тогда? — Я, сынок, не хотел тебя смутить. Рассказывая подобные случаи из своей жизни в доме отца, старец добавил: «Вот такого старца я хотел бы иметь: он никогда не раздражался, всегда был ровный и кроткий. Подумайте, полгода терпел, ждал удобной минуты, чтобы и поправить меня и не смутить.» Здесь описан очень яркий пример проявления религиозной «персоналистичности» в практически «родовом», общинном укладе, которым живет семейство. Будь отец семейства «чуть менее христианин», он непременно навел бы порядок, и не заботился бы ни о чьих смущенных чувствах. Собственно любая православная домохозяйка, устраивающая выволочку, террор по наведению домашнего порядка, нарушаемого кем-то, осознает, что она грешит. И что в первую очередь она вредит себе. Что по хорошему-то, «по христиански» надо взять метлу и смиренно устранять непорядок. И после — как отцу Семена — найти «христианские слова», чтобы намекнуть на проблему.

«Святоотеческая религия», как правильно следует называть — и называют — исторически сложившееся православное христианство, настаивает на дотошном исполнении в совершенстве исключительно себя. Вот еще пример того, как через пересказ упрощается поучение известного православного старца до ясно читаемого и узнаваемого «персоналистического» вида: «А в „Житии“ (Серафима Саровского) фраза звучала так: „Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух, и тогда тысяча душ спасется вокруг тебя“. Потом стало это высказывание звучать в двух вариантах. Первый — „Стяжи дух мирный, и тысячи спасутся вокруг тебя“. И второй: „Спасись сам — и вокруг тебя спасутся тысячи“. Эти варианты одного высказывания ни в чем не противоречат друг другу». Но видно, что плохо усвояемое «стяжи дух мирен» как бы «непротиворечиво», методом простенькой казуистики доводится до общей размытой, но понятной всем установки: «Спасись сам». А «спасаться» это уже «у каждого свой путь», и «дух мирен» тут может быть совсем сбоку, а может его и совсем не быть. И очень часто православные люди воспроизводят в беседах вот это «спасись сам», совсем не имея никаких устремлений к стяжанию мирного духа. То есть, человек исполняет все религиозные тонкости исключительно ради спасения себя. И добро творит он тоже ради этой одной цели. На практике об этом принято даже напоминать, что не ради блага имярека ты сейчас накормил-обогрел его, а исключительно «ради Бога». В иерархии исполнения «воли Божьей» помощь ближнему находится далеко не на самом видном месте. На самой вершине тут «умное делание», «держание помыслов», разные аскетические упражнения и подвиги, дальше идут молитвенные правила, приготовление себя к Таинствам и только потом уже отладка совести во всяких бытовых искушениях, требующих обращения внимания на тех, кто находится рядом. Но это всегда в некотором роде отвлечение от занятия собой. Приходится оторваться от Бога и заняться рутиной.

Православные люди нередко публично задаются вопросом: окажись они в раю, какова будет их реакция на мучения грешников, среди которых, почти наверняка, окажутся их неправославные родственники? Ответы обычно сводятся к тому, что это будет воспринято нормально. Что недоумений не возникнет. Вот как это описывает один церковный публицист: «В день Страшного Суда, в час вечного отделения овец от козлов, дети будут льнуть к матери, стараясь удержаться за нее: „Мать, мать, не оставляй нас!“ А она, обвивая их руками, скажет с горестью сквозь потоки слез: „Дети мои возлюбленные, как могу я от вас оторваться!“ Но вот ангел прикоснется к ней, и мгновенно иссякнут слезы ее. Вдруг все связи родства разрываются неестественною силою и теряют всякую власть; воля Божия становится и ее единственной волей. „Дети мои, — говорит она, — во Христе растила я вас; путями Божьими учила вас ходить; но вы их отвергли; что же могу я теперь, как разве только сказать о вашем осуждении — аминь!“» (Леонид Денисов, «Ад и рай по учению Святых Отцов»). Отсюда понятно почему глохнут или буксуют по причине ли нехватки средств или людей разные «православные инициативы» и прочие благотворительные проекты. Или по меньшей мере их развитие сильно отстает от «западных аналогов». Благотворительность не является просто «профильным активом» Православной церкви, это скорее вспомогательное средство, приправа, добавляющая капли благоухания на «ризы спасения». Как основным, оно считается годным занятием для тех, кто на большие подвиги не способен.

Поэтому обвинения православия в том, что оно стирает в человеке личные качества, и заставляет тяготеть к «общинности» — неверны. Неверны они и в устах тех, кто предлагает к этой общинности «вернуться» ради обретения более православного уклада. Общинность была в свое время православию лишь временным попутчиком, они друг к другу привыкли, но никак друг из друга не следовали. И довольно безболезненно разошлись. Как раз проблемой является то, что православие, как оно сложилось, настойчиво старается обязать человека обращать внимание исключительно на себя самого, оттачивать годные личные качества. Они и отбирают всякую инициативу, в том числе, кстати, и национальную. Даже пресловутое «имперское мышление» не столько «свойственно» православному мировоззрению, сколько приемлемо, поскольку не отвлекает на «всякую политику» от занятия собою. Есть начальство — ему виднее. Подразумевается что каждый занят спасением на своих местах. Если что не так сделает, ему же будет хуже на том свете. Так что непонятно, где владыки собираются искать «активных мирян» в церковной ограде.